Притворяясь смерчем, я на мотокрыльях перебрался на тот берег. Подыскал укромную нору, залез в неё, выставил все рецепторы универсального приёмника: фоноуши, теленосы, фотоглаза, инфраглаза, радиоглаза. Прежде всего надо было выяснить, как общаются между собой эти немыслимые тысячеградусные умы. Вскоре узнал, что ничего особенно оригинального природа для них не придумала. Язык у них был звуковой, правда, высокотональный, в основном в ультразвуковом диапазоне. Моё ухо воспринимало его как частый писк и невнятное лопотание.
Накопив записи, я включил киберлингвиста. Настала его очередь действовать: анализировать беседы огнеупорных по правилам вселенской семиотики. Я подсоединил к нему фоноуши, вставил ленты… и начал ждать. Время от времени включал кибера в замедленном темпе, тогда писк и лепет превращались в басистую тарабарщину, более внятную, но не более понятную. Однако примерно через час-два кибер начал добавлять пояснения: “глагол… местоимение… коррелят” Затем появились смысловые группы: “междометие… призыв… ругательство… почтительное обращение”.
Даже и кибер со всей его быстродействующей сообразительностью не мог сразу разобраться в чужом языке. И чтобы не терять времени, я поднялся в воздух (гипномаска — пылевой вихрь), решил понаблюдать пока жизнь тысячеградусных визуально.
Действительно, они последовательно скашивали кусты на прибрежном косогоре, очевидно, снимали урожай. Я заметил, что брали они только шоколадные и бордово-чёрные кусты, синеватыми и зеленоватыми пренебрегали. Срезанные листья сносили поближе к лаве и там грузили на свои огнеупорные барки. Проворно перебирая ступами-вёслами (взмахов пятнадцать в секунду, для меня словно спицы в колесе мелькали), гребцы гнали эти барки со скоростью глиссера. Я с моими мотокрыльями поспевал за ними не без труда.
Уже за ближайшим мысом поток расширялся, впадая в продолговатый залив, а залив тот выходил на гладь обширнейшего сияющего огнеокеана. Поверхность его была ровной, глаже, чем у водяных морей. Сказывались и вязкость расплавленного камня, и большая сила тяжести в этом мире. Даже свирепые местные ураганы не могли взволновать огненную гладь, лишь изредка раскачивали пологую зыбь. И по слепящей зыби скользили, перебирая своими вёслами-ступицами, огнеупорные суда с дюжиной гребцов, с двумя дюжинами, даже двух — и трехпалубные — с длиннющими вёслами, по три гребца на каждом. Суда выбегали из всех заливов, двигались вдоль берегов, а также и через океан, к горизонту и от горизонта. И отметил я, что все трассы расходились веером от двух столбообразных гор, прикрывавших вход в бухту.
Я поспешил туда. Успел до очередной бури проскочить между столбами, и передо мной открылся…
Громадный город. Обширный. Густо населённый. Оживлённый. Город-крепость и город-порт.
В глубине бухты у причалов, прямолинейных, явно искусственных, толклись десятки дирем, трирем, катамаранов. Раскалённые докрасна грузчики, мелькая, как солнечные зайчики, сносили на берег охапки, сумки, мешки, корзины, кувшины…
Сам город находился поодаль, на ближайшем холме. От порта туда вела дорога-улица, ограждённая по всей длине стенами своеобразного профиля, с остроугольными контрфорсами снаружи и с козырьками на внутренней стороне. Полагаю, что форма эта диктовалась атаками ветра. Судя по бесчисленным ямкам и выщербинам в стене, ветер штурмовал город неустанно, разъедая стену, как соль разъедает снег. Но и ремонтировалась она без труда. Местные каменщики просто поливали её расплавленной лавой из океана.
Улица взбиралась на холм зигзагом, двухкилометровой змеёй, и на все два километра под козырьком выстроились лавки. Словно нарочно огнеупорцы приготовили для меня музей-выставку своей продукции.
Листья — черно-шоколадные и черно-бордовые, цельные, нарезанные, накрошенные, сушёные и сваренные тут же в котлах, залитых сверкающей лавой. Куски мяса, ободранные ноги и головы, живые звери, в большинстве отвратительные на вид, какие-то толстые змеи и светящиеся улитки, мелкие и громадные, трехрогие, с сёдлами и сбруей, видимо, верховые и упряжные. Груды шкур; одежда из этих шкур, серые ткани, сплетённые из серебристых алюминатных волокон. Вазы — продолговатые, пузатые, с ручками и без ручек, с крышками и без крышек, с нашлёпками и рисунками. Кучи непонятных мелочей — возможно, это были украшения. Длинные палки с металлическими лезвиями — кривыми, вилообразными, трезубчатыми, вероятно, оружие разлого сорта. Оружие сплошь холодное. Не только ружей, но и луков со стрелами не было. Думаю, что плотная и беспокойная атмосфера Огнеупории препятствовала прицельной стрельбе.
Но что самое важное, я увидел книги, по всей видимости, книги: склеенные гармоникой и выбеленные каолином листы кожи, покрытые рядами мелких чёрных значков. В городе я нашёл целую мастерскую, где трудились десятки переписчиков, украшая листы шеренгами загогулин. А возле этого дома, в узком кривом дворе, с готовыми гармошками под мышкой прогуливались три толстых огнеупорца со свитой из десятка маленьких, тощеньких. Тощие, держа в руках глиняные дощечки, быстро-быстро острыми палочками царапали на глине значки. Возможно, это были авторы со своими секретарями или проповедники с учениками.
Конечно, все это я разглядел позже, изучая кадры. Авторам, может быть, и представлялось, что они солидно прогуливаются, неторопливо изрекая и поучая. А для моих медлительных глаз казалось, что они носятся как угорелые, чуть не налетая на стену, а вокруг них, словно собачки, бегают спутники с дощечками. Очевидно, любое, самое торжественное собрание, даже похороны можно сделать смешными, если крутить киноленту в удесятерённом темпе.
Сценки я снимал, разговоры записывал; вернувшись в свою нору, отдал записи киберу для анализа. Он все ещё не овладел местным языком, вместо перевода давал грамматические пояснения: “Флексия, предлог, показатель множественного числа…” Можно представить себе, с каким нетерпением я ждал перевода. Нарочно завалился спать пораньше, чтобы время прошло быстрее. Сам спал, а бессонный кибер напрягал свои кристаллические мозги, расшифровывая лепет огнеупорцев. И поутру он выдал мне перевод. Утром я просто называю время после сна, дня и ночи не было на Огнеупории. Итак, проснувшись, я заметил две светлые лепёшки неподалёку от моего укрытия, направил на них фоноуши, включил кибера и…
— Что же он сказал тебе?
— Сказал: “Мало ты сделала сегодня. Все на прохожих заглядываешься, жениха подбираешь…”
— Ну и что? Обычная шутка. Все парни так говорят.
— Да, но как он поглядел на меня при этом.
— Он смотрел на твою полосатую юбку. Она просто неприлична на работе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
